| ||
 | ||
| ||
| ||
| ||
| ||
| ||
| ||
|
|
Пурпурное Древо Порфирия
Этот рассказ - самый первый из моего цикла. Пурпурное древо Порфирия Князь был благостен и смирен. Катал шарики из хлебного мякиша и загонял их в расползающуюся от опрокинутой винной чаши лужицу. Чистая детская улыбка играла на его белом лице. Гуляли уже второй день. Дружинных, что послабее, челядинцы собирали под столами и волокли во двор. Остались только самые крепкие, но и они уже начали сдавать. Сам князюшка осушит еще чарку-другую зелена вина, да и пойдет в разгон. Благостное добродушие смениться покаянным юродством. Напиваясь до изумления, пресветлый князь Ольгерд принимался со вкусом горевать над своим убожеством. Это его свойство было хорошо известно, и пользовались им все, кому не лень. Вот и старец Порфирий долго выжидал, прежде чем войти. Высчитывал да выгадывал. Монахи, они народ хитрый - все в точку расчислил. Только завидел его князь - обрадовался, кубок поднимает. - Проходи, - говорит, - отче, выпей с нами. Грешные мы, конечно, человеки. Духом сирые и убогие, но ты уж уважь нас, посиди рядышком. Видать стало Ольгерда забирать - начал он сокрушаться. - Темные мы, отче, темные. И я такой, а уж они, - махнул князь перстнями на богатырей своих, - тем паче. Вразумил бы ты нас, рассказал бы побывальщину про иные страны. Как люди там в благолепии живут, да чем их земли противу иных славятся. - Что же тебе поведать, княже? - отозвался Порфирий. - Разве что про чудную страну Опир, что питается водами реки из самого Эдема текущей. Бают люди, что обретается в тех краях мудрый зверь носорог. Каждый час славословит он господа и в несказанной кротости своей вкушает лишь траву. И открыты ему все тайны земные. Буде спросит его кто - всем дает он ответ. Порфирий многозначительно замолчал, опустя очи долу. Князь от умиления всплакнул. - Ишь ты, скотина, - причитал он, - а сколь блаженна. А вот ты, Акинша, - и пресветлый Ольгерд ткнул пальцем в могучего детину, упившегося до положения риз. Парень изо всех сил боролся с дремотой, и поэтому вид имел на редкость дурацкий. - Ты ведь человек, а всей мудрости в тебе - только мед да пиво жрать. - Я, а… ва… да. - Только и мог произнести невольный собеседник князя и рухнул на дубовые доски стола. - Что за люди, что за люди, - закручинился князь. - Ну, скажи еще, Порфиша, потешь душу. - А еще сказывают, что в Китае есть Камень Судьбы. Коли подойдет к нему человек, то камень тот непременно все про него расскажет: кто таков, кто родители, чем занимается, и что дальше с ним станется. И еще не случалось, чтобы сей таинственный гранит ошибся. - Ишь ты, в Китае даже камни говорят, а у нас… У, свиномордии…- и князь погрозил кулаком притихшим богатырям. - Ну, вот ты объясни, - поворотился он к старцу. - За плетень шагнешь - так там непременно чудо, какое никакое. А у нас - скука смертная да серость. - Не скажи, пресветлый князь, - возразил ему Порфирий. - Может статься, что и в твоей земле отыщется волшебство, божьим провидением сотворенное. - Какое волшебство, - отмахнулся Ольгерд, и его красивое лицо презрительно сморщилось. - Леший да кикимора из болота - вот и все наше волшебство. - Истинно говорю тебе, - отозвался Порфирий.- Было мне, княже, видение на этих днях. Тут уж все взоры обратились к ним. И пьяные и более-менее трезвые боялись пропустить хотя бы слово. А желтолицый от многих постов старец поднялся и принялся рассказывать. - Явился мне наяву ангел господень и дал узреть мне древо небывалой красоты. Листья его были из чистого пурпура и блистали, словно лал на солнце. И трепетали они сами собой, навевая сладостный запах мирры и ладана. Из светозарной листвы выглядывали прелестные лики и услаждали они слух сладкозвучными псалмами. Такая благодать, такое благорастворение от него исходило, что даже нехристь бы умилился. Пал я на колени перед сим чудным промыслом божьим и молился, пока силы не оставили меня. Тут инок замолчал, положив руку на золоченый крест, висевший на груди, поверх черных одежд. Князь поднялся: - Повелеваю! Древо сыскать и мне представить. Молодцу тому, кто волю мою исполнит, жалую шубу с плеча и меру золота. Не успел он договорить, как богатыри повскакали со своих скамеек. Как стремящееся на водопой стадо, ринулась дружина из палат белокаменных. Поседлав коней, разъехались витязи в разные стороны пытать свое счастье молодецкое, искать древо пурпурное. *** Порфирий сидел у окна своей кельи. Перед ним лежал богато изукрашенный псалтырь. Но книга так и оставалась раскрытой все на той же странице. Мрачен сидит старец да и о другом видно думает, устремив свой взор на монастырский двор и сад. Шелестят там дерева зеленой листвой. Яблоня под наливными яблочками к земле клониться. Изредка раздается мягкий стук - переспелые груши падают на жирную благодатную землю. Только не то все это. Обыкновенное, скучное, серое. Порфирий горько усмехнулся. " Впору мне как Ольгерду зарюмиться о своей сирости. А может, и нет на свете никаких пурпурных деревьев? Так, поблазнилось на старости лет, от поста да мечтаний пустых. Прельстилась душа светом несказанным, а кругом лишь грязь да отребье. Вон Шнырь идет, реальней некуда. Господи, ну и вонь же от него всегда, даже сюда, в покои доносит. Увещевали его братья, сурово даже уговаривали, так нет же. С каким только дерьмом не возиться, вот и смердит аки пес окаянный. И ряса то вся рваная, в грязи, и морда самая непотребная. И ведь в храм таким же заявиться, с него станется. Старец в сердцах отвернулся от окна. Уж скоро полгода исполниться, как повелел князь отыскать древо, а толку? Этим дуболомам только вшей в голове искать, да и то еще как повезет. Ведь кажется, ясно им все растолковали, а что они привозят? Один притащил целый куст хмари болотной. Нанюхался ее испарений, так ему не только пурпурное древо почудиться могло. Как еще не свалился с коняги на полпути? Поистине, крепость телесная у дружинных удивительна. Им бы еще разума духовного хоть толику малую. Ведь что творят! Не поверил бы, коли сам не видел. Месяца еще не минуло - бегут с княжьего двора, зовут, привезли мол. Захолонуло сердце, бросился скорее, мало не бегом бежал. А что оказалось? Стоит посередь светлицы богатырь, чернявый такой, грудь колесом выпятил - гордиться. Держит тюк огромный, в холстину завернутый. - Вот, отче, Будимир из Луцка привез-таки древо, - улыбается князь, под ручку берет и подводит прямо к тому тюку. Мы без тебя уж и открывать не стали - думали, вместе порадуемся. Развернули, а там, царица небесная, спаси и сохрани! Вила лесная на калиновом кусте. И как только этот Будимир смог с ней совладать, уму непостижимо! Хорошо хоть, что как дерюгу сдернули, вила еще не в полной силе была, не то пропали бы все. Еле заговорил окаянную. Так и рассыпалась пеплом, а калина ничего, осталась. Приступил к богатырю с расспросами, а тот уж и сам понял, что что-то не то учудил, оправдывается: - Вы же сами сказали - девки на дереве, - гнусит. А я иду по лесу, гляжу: сидит, и титьки голые. Ну, я подобрался тихонечко - шлеп ее по башке, и в рогожку. А оно вона как вышло-то. С тех пор и перестал Порфирий верить, что увидит когда-нибудь пурпурное древо. Лето переходило в осень. Возвращались понемногу богатыри. Кто - пустой, а кто привозил что-либо несуразное. Старец поднялся из-за стола. Пойти что ли в сад, сказать Шнырю, чтоб умылся перед вечернею молитвой. А то перед мирянами совестно от такого непотребства. Порфирий шел по тропинкам и никак не мог добраться до предмета своего неудовольствия. Было отчетливо слышно, как Шнырь возиться в земле, но густая листва надежно скрывала его. Ишь, понаделал дорожек, ровно крот, ей Богу. Хотя надо признать, что садовник он отменный. Все у него родиться. Даже князь дарами монастырского сада не брезгует. - Эй, Шнырь, где ты тут? - устав бродить наугад, окликнул старец садовника. - Туточки я, батюшка, весь здесь, - отозвался надтреснутый хрипловатый голосок. Порфирий пошел на звук и обомлел. Перед ним стояло пурпурное древо его мечты, весело шелестя листвой в лучах заходящего солнца. А под его ветвями копался Шнырь. Вынырнув из-под густой багряной кроны, садовник почтительно поклонился и пустился в объяснения: - Пропалываю я как-то гряду с морковью, а тут фитюлька красненькая такая. Выбросить бы, конечно, да жалость взяла. Вот и посадил. Выросло, вишь. А какое капризное было: коровий навоз ему не то, козий тож. Спасибо, брат Псел надоумил, курьего, говорит, возьми. Тогда и пошло. Шнырь развел руками, указывая на стоящее сзади дерево. С ветки слетела птица и опустилась ему на плечо. Она повернула к Порфирию свой прекрасный человеческий лик и запела. |
